Великую Отечественную войну Людмила Державская из Большой Берестовицы встретила трехлетней девочкой. Казалось бы, что может помнить ребенок такого возраста? Но, беседуя с Людмилой Ивановной, я была поражена, насколько детально ее детская память сохранила наиболее трагические моменты пережитых военных лет.
— До войны мои родители жили в Ленинграде, — начинает свой рассказ Людмила Ивановна. — Мама — донская казачка, отец –белорус, родом из поселка Вознесенский Чечерского района Гомельской области. Его старший брат уже давно обосновался в Ленинграде и позвал туда и моего отца. В семье моих родителей — Ивана Сергеевича и Марии Савельевны Державских, — было двое детей: я и старшая сестра Тамара. Незадолго до начала войны мы с матерью и старшей сестрой гостили у бабушки в Вознесенском, там нас и застала война.
В то время Вознесенск был небольшим рабочим поселком, и когда там появились немцы, нас всех выгнали на улицу, и каждый должен был стоять возле своего дома. Я помню, что держалась за маму и плакала. Немцев расквартировали по домам, нам, кстати, попался довольно лояльный немец, он маме так и говорил: «Мне эта война не нужна, она нужна Гитлеру». А еще он сказал, чтобы мы не оставались дома, а ночью переправлялись через Сож и уходили в лес, только тогда есть шанс остаться в живых, потому что следом идут каратели, а они будут жечь деревни и убивать людей. У маминого дяди была лодка, вот с ним мы и переправились через реку, ушли в лес, к партизанам. Я помню, как мы сидели у костра в лесу, а рядом были мужчины с оружием.
Потом мы направились в другую деревню, подальше от фронта, я даже и не знаю, как она называлась, ведь тогда была совсем ребенком. Помню, что жили в доме у каких-то людей.
Вскоре и там появились немцы, опять стали выгонять людей на улицу. Я очень испугалась и плакала, а немец ударил маму, потому что она не могла меня успокоить. Было много женщин с детьми, нас вели по дороге, с одной стороны которой был лес, а с другой – поле. Как сейчас помню: пошел дождь, было холодно, дети плакали. Один мальчик постарше чуть отошел в сторону и стал пить воду из лужи, немцы тут же его и расстреляли. Потом они нас остановили, посадили кругом. Среди нас был один старик, он подошел к немцу и долго с ним разговаривал. Оказывается, как мама потом говорила, этот дед знал немецкий язык и убеждал немецкого офицера, чтобы нас не трогали. Он говорил, что это простые люди, женщины с детьми, которые немцам никакого вреда не сделают. А ведь нас хотели расстрелять, но благодаря этому дедушке отпустили.
Затем мы пришли в другую деревню, помню, что мы жили в большом доме, хозяева были уже старики. Однажды немцы собрали всех беженцев и людей из этой деревни и привели к местной школе. Здесь, в этой школе, они закрыли пленных советских солдат и подожгли. А нас заставили смотреть, как они горели. Люди плакали, кричали, но вынуждены были смотреть.
Дед, у которого мы жили, в огороде выкопал бункер, чтобы прятаться во время бомбежки. Там прятались хозяева, мы с мамой, мамина сестра с двумя дочками и еще несколько человек. Помню, что было очень холодно, и мне хотелось пить. И тут дети маминой сестры громко расплакались. А перестрелка совсем рядом идет. Стреляли с одной стороны русские «катюши», а с другой – немецкие орудия. И дед говорит тете: «Мы не хотим умирать из-за вас. Женщина, бери своих детей и уходи из бункера. Твои дети не закрывают рот, мы все погибнем». Мамина сестра вышла с детьми, пули летали у них прямо над головами. Но, наверное, так уже Богом было дано, что ни одна пуля их не царапнула. Мама моя плакала, она и не надеялась, что тетя выживет. Потом стрельба утихла, дед вышел посмотреть, что происходит, увидел русских солдат, прибежал: «Бабы, выходите, наши пришли!»
Я помню, как по дороге шли солдаты, а впереди ровной шеренгой — девчата в форме. Грязные все, измученные. Некоторые женщины побежали по домам, стали приносить этим девушкам и солдатам, у кого что было.
А потом мы возвращались назад, в Вознесенск. Шли группой, женщины с детьми из трех семей, шли очень долго.
Когда мы приближались к нашему поселку, мама воскликнула: «Посмотрите, почему-то наших домов не видно!» А их, оказывается, и не было уже, сожгли все. А еще недалеко от нашего поселка был колодец, мы, дети, стали просить пить. Женщины оставили нас подождать, а сами подошли к колодцу.
Мы смотрим, а они заглянут в колодец и отпрянут назад. А нам же тоже интересно. Не выдержали мы запрета и побежали к колодцу. То, что мы там увидели, я никогда не забуду: колодец был почти заполнен маленькими детскими тельцами. А рядом валялись детские игрушки, и, как позже оказалось, они были заминированы. Мамы схватили нас за руки и увели прочь от этого страшного места.
Немцы нашу деревню сожгли и всех жителей, кто остался, убили. Мы вернулись, а ни одного дома не нет, окопы и блиндажи только. Мы с мамой один такой блиндаж и заняли. Там печка была, буржуйка, мы ее топили. А еще мама нашла там карты немецкие, одежду, белые офицерские сорочки, запас еды. Мы в этом блиндаже долго жили.
А потом стали дом строить, мама на ферме работала. Только два мужчины из нашего поселка вернулись с войны, и то один — без руки, а у другого — рана на пол-лица. Поэтому женщины сами и косили, и орали, на себе плуги тянули.
От отца вестей не было, бабушка отправила маму в Ленинград: «Маруся, езжай, узнай, что с Иваном и Николаем». Я с криком бросилась за мамой, пришлось брать и меня. Мы вдвоем с мамой приехали в Ленинград, нашли дядю Николая, он был жив, но мой отец, к сожалению, погиб. Они с мамой поехали на кладбище, но меня тогда не взяли…
На могилу отца Людмила Ивановна попала уже гораздо позже, когда стала взрослой. Покоится он на Пискаревском кладбище, вместе с другими жертвами блокады Ленинграда и воинами Ленинградского фронта.
В северную российскую столицу ее мать с детьми уже не вернулась, осталась жить в Вознесенске. Людмила Ивановна окончила школу в Чечерске, потом по примеру старшей сестры поступила в Лидское педучилище. После его окончания работала воспитателем в детском доме в Озерах, учителем в Жиличской начальной школе Скидельского района.
В 1963 году Людмила Ивановна ушла на военную службу, служила в Гродно, старшим писарем-чертежником в штабе. Там встретила будущего мужа, лейтенанта Ивана Рожко, родом из Молдавии. Через два года она вместе с супругом уехала на его родину, в город Оргеев. Там в молодой семье родился сын Евгений. Правда, семейная жизнь у Людмилы Ивановны была не очень долгой: муж умер в возрасте немногим более 40 лет. А потом старшая сестра Людмилы Ивановны Тамара, которая живет в Гродно, рассказала, что в Берестовице будет строиться фабрика, есть возможность получить квартиру. Вот сын Евгений, а он инженер-строитель по специальности, и приехал сюда на работу. Через некоторое время к сыну перебралась и Людмила Ивановна.
— Я жила в Гомельской области, в Молдавии, но рада, что оказалась в Берестовице, — говорит в завершение Людмила Ивановна. — Это хороший поселок, чистый и красивый, мне здесь очень нравится. А главное, что мы живем в мирное и спокойное время, для тех, кто пережил войну, это наивысшая ценность.
Ирина МИКЛАШ
